Дихотомия «Свой/Чужой» и ее репрезентация в политической культуре Американской революции - Мария Александровна Филимонова
Еще одна постоянная характеристика лоялистов – их связь с министерством. Тори приобретали черты традиционного образа «придворного интригана». Типичный тори – «любимчик министерства», мечтающий подняться на вершины карьеры или «греться в лучах благосклонности двора»[567]. Дж. Адамс был уверен, что лоялисты будут неутомимо продолжать свои козни, пока «Престолы, Силы, Власти и Господства» не будут исключены из представления людей о правительстве[568].
Характерным обвинением в устах патриотов было подозрение тори в продажности, в том, что тот или иной редактор-лоялист получает пенсию от министерства (как тогда выражались, «министерские деньги»). В пародийной статье С. Адамс от лица воображаемого тори восхвалял действия министерства, «следствием которых, как можно надеяться, будет то, что достойные сборщики налогов будут продолжать работу; и войска, которые так блистательно защищали жизнь людей и возрождали их нравы, будут расквартированы вновь; так что благонамеренные смогут наслаждаться своими местами и пенсиями без помехи со стороны толпы»[569]. Кстати, эти «министерские деньги» не всегда были только плодом фантазии. Английские власти действительно щедро финансировали лоялистскую прессу. Так, миссис Дрэйпер, владелица одной из ведущих торийских газет Бостона («Boston News-Letter») была вознаграждена за услуги короне пожизненной пенсией от британского правительства[570].
Из представления о продажности лоялистов естественно вытекало убеждение в их лживости. Для А. Гамильтона тори – люди, лишенные здравого смысла и скромности, враги естественных прав человека. Отсутствие у них скромности выражалось в том, что они смели противопоставлять себя общей воле американцев, выраженной Конгрессом. Гамильтон находил, что здравому смыслу напрямую противоречили их рассуждения: «Они пытаются убедить нас, что абсолютный суверенитет парламента не означает нашего абсолютного рабства; что наш христианский долг – позволить ограбить себя до нитки просто потому, что наши собратья достаточно испорчены, чтобы этого потребовать; что рабство не только не является большим злом, но и представляет собой огромное благо; и даже, что наш конфликт с Британией возник исключительно из-за крошечного налога в три пенса за фунт индийского чая»[571].
При таких условиях политику тори нельзя было защищать, не прибегая к манипуляции сознанием. И Гамильтон старался поймать на этом своего оппонента С. Сибери. Так, обращаясь к фермерам, он намекал, что его противник, вопреки избранному псевдониму, – вовсе не фермер. Одновременно он демонстративно отказывался от подобных манипулятивных приемов: «Я люблю говорить правду и счел бы ниже своего достоинства расположить вас к своим словам, нацепив какую-нибудь выдуманную маску, как делают другие. Смею утверждать, что истинный автор сочинения, подписанного А.У.Фермер, – никакой не фермер. Это какой-нибудь агент министерства, который принял это имя, чтобы обмануть вас и заставить вас проглотить ядовитое питье, что он для вас приготовил. Но я слишком хорошего мнения о вас, чтобы думать, что он может преуспеть»[572].
Лоялисты выступали как источник лжи и в других вигских текстах. По выражению Дж. Уизерспуна, тори «распространяли бесчисленные неправды»[573]. Р. Моррис описывал, как лоялистская пропаганда «воздействует на страхи пугливых, возбуждает подозрения недоверчивых и, короче, тем или иным путем препятствует сосредоточению сил нашей страны в этот день испытаний»[574]. С. Адамс уверенно приписывал лоялистам «жалкие уловки лжи»[575].
Характерной деталью была также дегуманизация образа противника, свойственная как вигам, так и тори. «Я не могу представить, что их можно назвать людьми», – писала о вигах Грейс Гэллоуэй[576]. Дж. Адамс, со своей стороны, был убежден: «Тори – презреннейшее животное во всем мироздании. Пауки, жабы и змеи – вот единственно подходящие ему эмблемы»[577]. В пьесе Мерси Уоррен «Группа» торийский памфлетист Д. Леонард, писавший под псевдонимом «Массачусеттензис», появлялся в облике Протея; его сопровождали придворные сикофанты, голодные гарпии и американские лоялисты, превращенные по воле драматурга в саранчу[578].
Как и англичанам, и индейцам, лоялистам приписывалась предельная жестокость. Например, тори с выразительным именем Hateall (букв. «Ненавижу-всех») в пьесе «Группа» уверял, что сострадание никогда не коснется его сердца, что когда человеческая кровь зальет каждую улицу, он будет смеяться, подобно Нерону[579].
Лживость, продажность, трусость и жестокость тори резко контрастировали с героизированным образом идеального вига. И тем не менее, отличить вигов от тори иногда представлялось сложной задачей. В 1777 г. над этим ломал голову Р.Г. Ли[580]. «Не все те тори, кого так именуют, и не все те виги, кого в прошлом считали вигами», – замечал и Пейн[581].
6.2. «Маленькая кучка недовольных»
По оценке историка Г. Аптекера, численность лоялистов в период революции составляла от 600 до 700 тыс. чел.; из них более 100 тыс. были высланы из страны[582]. П. Смит считал, что лоялисты составляли ок. 20% белого населения, т.е. 513 тыс. чел.[583] Для страны с населением 2,8 млн чел.[584] цифра более чем внушительная.
Представления современников-вигов о численности оппонентов были крайне смутны и противоречивы. Широко тиражируется высказывание Дж. Адамса: «Должен сказать, что целая треть [населения] была нерасположена к Революции… Другая треть питала ненависть к англичанам»[585]. Однако Адамс едва ли имел под рукой определенную статистику и скорее всего не подразумевал под «третями» никаких точных цифр. Более того, современные историки предполагают, что речь в приведенном отрывке шла об отношении американцев не к Американской революции, а к Французской[586].
Тори немногочисленны – с этим были согласны все правоверные виги. Еще до начала Войны за независимость, отвечая своему оппоненту Сибери на его обвинения в «партийной пристрастности», Гамильтон писал: «Я никак не могу понять, каким образом противостояние маленькой кучке недовольных… можно приписать действию партийного духа. Это вас, сэр, и ваших сторонников можно по справедливости назвать фракцией, потому что вы составляете небольшое число людей, враждебных голосу своей страны»[587]. С началом военных действий торжествующая уверенность патриотов в собственном численном превосходстве только усилилась. Высказывания такого рода становились типичными. Б. Франклин писал своему английскому другу Дж. Пристли: Америка полна решимости и единодушна, за исключением очень немногих тори и чиновников, которые, видимо, вскоре «экспортируют себя сами»[588]. Дж. Дикинсон, С. Дин и другие делегаты Конгресса в 1775 г. отмечали, что лоялисты вынуждены молчать, настолько их мало[589]. Хирург Дж. Тэтчер записывал в своем дневнике, что «самое имя [тори] ненавистно народу в целом»[590]. Такое же впечатление сложилось у шотландской путешественницы Дженет Шоу[591].
И при этом предполагаемая немногочисленность тори не мешала видеть в них главную угрозу Америке. Джон Адамс выстраивал целую градацию угроз, в
